Сериал Маленькие трагедии

Проникнувшись атмосферой «Маленьких трагедий», я уверен, что перед нами – истинная жемчужина русского кинематографа, ослепительный пример адаптации русской классической литературы XX века. В этом ансамбле, где каждый элемент идеально выверен, попросту невозможно выделить второстепенных действующих лиц – каждый актер воплощает свою роль с поразительной глубиной и самоотдачей. С юности особенно глубокое впечатление произвела новелла «Моцарт и Сальери». Невероятно прекрасная музыка, пронизывающая каждую сцену, в сочетании с филигранным исполнением Иннокентием Смоктуновским роли Сальери, оставили неизгладимый след в душе. Валерий Золотухин, в свою очередь, создал запоминающийся образ Моцарта. Новелла поднимает фундаментальный вопрос: что такое гений? Как существовать, осознавая, что, обладая определенными достоинствами, ты остаешься лише́н таланта? Эхо этой же проблематики отзывается в новелле «Импровизатор», где блистают Георгий Тараторкин, воплотивший образ Чарского, и Сергей Юрский, вдохновенно исполнивший роль Импровизатора. Их игра наполнена непередаваемым магнетизмом и сопереживанием. Пожалуй, персонаж Чарского испытывает муки даже более острые, чем Сальери, который погружен в наслаждение дарами жизни – музыкой и женщинами. Чарский же оказывается не в силах разделить любовь к одной из самых привлекательных женщин (гениально воплощенной Натальей Даниловой, ослепительной светской львицей). Его внутренняя борьба препятствует ему ощутить прелесть бытия, не позволяет вкусить простого, но такого важного счастья. Здесь, в этой сложной сюжетной линии, проявляется истинный талант режиссера Михаила Швейцера. Он виртуозно вплетал жизненный путь Чарского в вечно живой замысел великого Пушкина, создавая многослойное и глубоко символичное полотно. Новелла «Пир во время чумы» открыла для меня актерский талант Александра Трифонова, гениально сыгравшего роль Вальсингала. Этот актер – безусловный мастер своего дела, его игра завораживает магией взгляда и голоса. Он не просто исполняет стихи, он проживает их, сливаясь с поэтической сутью. Режиссерская работа Швейцера, безусловно, является тонким и изящным произведением искусства, однако «Маленькие трагедии» вознесли его мастерство на небывалую высоту, в масштабе, выходящем за рамки советского кинематографа и претендующем на мировое признание. Это – настоящий кинематографический шедевр, который оставит глубокий след в истории мирового искусства.

Невероятное сплетение гениев, титанов духа, чьи деяния не только восхищают, но и пробуждают глубокие размышления – таков масштаб полотна «Маленькие трагедии». Здесь, словно на звездном небосводе, сияют и затмевают друг друга имена, озаряющие историю искусства: Моцарт, с его неиссякаемым потоком мелодий, Сальери, чья зависть отравляет его талант, Гете, чьи произведения пронизаны духом эпохи, Пушкин, чьи строки звучат вне времени, Высоцкий, с его пронзительной искренностью, Смоктуновский, покоривший театральные подмостки, и Альберт Швейцер, человек, соединивший в себе ученого, философа и гуманиста. Все они явились вдохновением для создания этой кинематографической интерпретации монументального наследия Александра Сергеевича, кинематографического шедевра, демонстрирующего всеобъемлющий охват человеческой души. И сложно признать "маленькими" трагические события, что постигли этих людей. Они затрагивают фундаментальные, безгранично сложные вопросы, терзающие человечество: столкновение Добра и Зла, коварство Вероломства, парадоксальная природа Гения… С каждым новым просмотром этого выдающегося образца советского кино, обнажаются противоречия, неприятные для тех хрупких и весьма условных идеалов, что цивилизация отчаянно пытается поддерживать. Особенно поражает и одновременно завораживает внешнее сходство, поразительная аналогия между демоническим образом, воплощенным на экране выдающимся Николаем Кочегаровым, и портретом великого Александра Сергеевича. В какой переломный момент гениальность склоняется к злодейству, а дар перерастает в посредственность? Кто становится первопричиной тех неизбежных жизненных катастроф: вымышленный, зловещий "темный человек", подталкивающий к греху, или, что еще более тревожно, тёмная, испорченная частичка, что таится в самой человеческой сущности – вместилище всех палачей, злодеев и мучителей, что когда-то искалечили мир? Этот легендарный фильм – не просто экранизация, а зеркало, в котором отражаются те грани человеческой природы, которые, потенциально, дремлют в каждом из нас. Это призыв к самопознанию, предостережение и признание того, что в каждом человеке, при определенных обстоятельствах, может проявиться кто угодно.

Впечатления от воплощения собрания трагедий Пушкина оставили глубокий след, и я не могу не отметить исключительную чуткость и выверенность подхода режиссерской команды. Чувствуется, что они осознавали всю тяжесть ответственности, возложенной на них, и проявили недюжинное мастерство в реализации замысла. Подбор актеров был осуществлен с поразительной прозорливостью – каждый исполнитель, казалось, был призван для той роли судьбой. Высоцкий и Смоктуновский, эти титаны сцены, бесспорно, внесли колоссальный вклад в триумф нашего кинематографического искусства, подняв его на небывалую высоту. Необычайно смелым и новаторским оказалось решение привлечь некоторых артистов к участию сразу в нескольких драматических произведениях, что придало проекту особую глубину и многогранность. Разумеется, вкусы субъективны, и наверняка нашлось несколько исполнителей, чье присутствие на экране не вызывало восторга. Не могу не признать, что игра Тараторкина, Юрского и Бурляева показалась мне несколько сдержанной, не дотягивающей до уровня остальных. Однако, на мой взгляд, вершинами этого собрания стали "Пир во время чумы", "Фауст", "Моцарт и Сальери" и "Скупой рыцарь". По-видимому, их камерность позволила сконцентрировать внимание на тончайших психологических нюансах, на внутреннем мире героев. Эти миниатюрные шедевры выделяются особой силой воздействия, захватывая зрителя в водоворот человеческих страстей и переживаний. Особое восхищение вызвали трансформации, претерпеваемые Смоктуновским. Он, кажется, растворялся в своих персонажах, словно перерождаясь вместе с ними. В моменты его монологов ощущалось не просто сочувствие или понимание – скорее, полное, безоговорочное подчинение его мыслям, благоговение, смешанное с тихим ужасом перед безграничной силой его таланта, словно он владел даром, данным самим темными силами. Он был воплощением сгустка нервов, абсолютно поглощенных единой, всепоглощающей идеей. Невозможно не отметить превосходную игру Золотухина, чья игра была поистине завораживающей. Тем не менее, появление некоторых лишних, неуместных актеров отвлекало от общей атмосферы, порой лишая удовольствия от просмотра этого, безусловно, захватывающего зрелища. Их присутствие, как песок, забивало шестеренки восприятия, и отвлекало от созерцания истинного величия происходящего на экране.